перед собой, пребывал в одиночестве. По мере того как Лех и Ви продвигались к южному выходу, все глаза с мольбой поднимались им навстречу: «Кто эти двое? Может быть, они собираются подойти ко мне и хотя бы заговорить? А может быть, они совсем переменят мою жизнь, дадут мне какую-нибудь цель?» Но Лех и Ви шагали дальше, люди на скамейках возвращались к вялому угрюмому безразличию.
Ви вдруг прижалась к Лоху.
– Не могу! Ну просто не могу! – Она вся дрожала, и в голосе у нее была злоба. – Зачем эти взгляды, это нищенство?
На скамейках люди насторожились. Что-то происходит, что-то случилось!.. Как это понимать, неужели есть еще на свете такое, из-за чего волнуются?
– Клянусь тебе, придет минута, я не выдержу и плюну кому-нибудь в физиономию. Ну что они выпрашивают, что? У нас ведь тоже не боже мой какое положение. Но мы не сидим вот так, с собачьим взглядом. Если б я… – Она увидела, что глаза у Леха вдруг стали тревожно, удивленно шириться, и осеклась, схватившись за щеку. – У меня что-то с лицом, да?
Он молчал.
Ви выхватила из сумочки зеркальце.
– Отвернись!.. Ну, скорее!
Лех поспешно стал к ней спиной. Звякал металл. Ви искала то ли интенсификатор для мышц лица, то ли косметику. Молча боролась.
– Можно.
Он повернулся к ней – Ви снова была молодой и красивой.
У входа в здание Вокзала служащий проникновенно поздоровался с ними.
– Сегодня так рано, да?
Это прозвучало очень участливо, но в то же время во фразе не содержалось ни одобрения, ни порицания. Дело было в том, что недавно специальная комиссия магистрата едва не признала деятельность Вокзала антиморальной. Во всяком случае, его запретили рекламировать, и поэтому служащие натренировались говорить с клиентами необыкновенно выразительно, ровно ничего при этом не выражая.
Лех подал талон. Служитель нажал кнопку на щите картотеки, справился с цифрами на экранчике, компостером пробил в листке очередную дырку.
– Пожалуйста.
Ви заторопилась. Она что-то искала в сумке.
– Сейчас-сейчас… Иди, Лех, я догоню.
Он прошел вперед, потом сзади отчетливо, с отсечкой, как у той лошадки, простучали по бетонным плитам ее каблучки. В зал они вступили вдвоем.
Помещение было похоже на театр, за тем только исключением, что строители не были заинтересованы в хорошей акустике. Поэтому звук здесь не распространялся, а гас на месте. Уже на расстоянии трех шагов невозможно было переговариваться. Слова, хотя и громко, отчетливо произнесенные, сливались для слушателя в свистящий шорох.
– Пойдем в пятнадцатый, – сказала Ви.
Сели и осмотрелись. Все-таки они не первыми сюда пришли. Впереди у глухой стены, где длинной шеренгой громоздились на высоких треногах связанные кабелем, похожие на птиц черные аппараты, уже сидело несколько человек. Левее Лех заметил Эдлая Макгиннеса, бывшего бухгалтера в «Ринкфармакопее», а через три ряда поправляла голубые волосы дама, с которой Лех дважды виделся на приемах у Скрунтов.
Ощутив, что на нее смотрят, дама безотчетно обернулась, и Лех опустил глаза. Здесь было неприятно узнавать.
Второй, внутренний служитель, маленький, щуплый, в черной, обтягивающей голову фуражке, которая делала его похожим на работягу-механика из стародавних комических лент, прошел мимо Леха и Ви, задержался на них значительным, но ничего не означающим взглядом и скрылся за железной дверцей в правом углу зала.
Через минуту один из аппаратов-птиц заискрил, по залу легкой, как дыхание, волной прокатилась вибрация. Кресла между тем заполнялись народом.
Ви вдруг подвинулась теснее к Леху, положила ему на руку горячую ладонь. Глаза у нее блестели, и это было уже не только от энергина.
– Может быть, будет что-нибудь очень-очень хорошее? Верно, Лех? Как ты думаешь?
Его тоже охватил неожиданный подъем, он благодарно улыбнулся в ответ. Чем черт не шутит – может, в самом деле есть доля правды в тех слухах, что ходят о Вокзале.
Железная дверца приотворилась, служитель-механик высунул голову и снова задержался взглядом на них двоих. Лех откинулся на спинку сиденья, и сердце у него заныло от внезапно вспыхнувшей безумной надежды. Но ведь было же такое, было!.. Именно здесь, через Вокзал, полгода назад удалось бежать Гвину Сойеру, дальнему родственнику Ви. Потом вырвались, тоже бежав, второй муж Лин Лякомб и еще кто-то. Возможно, в этом и крылась причина озлобленности магистрата к Вокзалу… Лех вспомнил, что вчера в телефонном разговоре Чисон произнес странную фразу о «совсем другом мире». Но ведь что-то он должен был иметь в виду.
Он заметил, что у него немеют пальцы, – с такой силой руки вцепились в подлокотники.
Опять появился служитель, неторопливо повел взглядом по залу, как бы отыскивая кого-то. В рядах многие спали, уставившись перед собой остекленевшими глазами. Полный господин через кресло от Ви, почти лысый, с несколькими начесанными от уха рыжими прядями, сквозь которые просвечивала белая молочная кожа головы, разинул рот, дыша тяжело и со свистом.
Лех, закусив губу, следил за служителем. Подумал, что тогда, шесть месяцев назад, Гвин Сойер тоже говорил ему, что собирается…
Что это? Или ему показалось?
Служитель прямо посмотрел на Леха, едва заметно качнул головой и тотчас скрылся за дверцей.
Не веря себе, не позволяя верить, Лех повернулся к Ви.
Она, разом побледневшая, кивнула.
Тогда, глянув на полного мужчину, Лех поднялся, подошел к двери, повернул холодную никелированную ручку и сделал шаг в темноту. Тотчас его схватили за плечо. Дверь захлопнулась.
– Скорее!
Чья-то рука взяла его собственную, потом он побежал через плохо освещенные помещения, похожие на кулисы театра. Служитель отворил новую дверь.
– Подождите здесь.
Задыхаясь от непривычки к быстрому движению, Лех сел на скамью. Комната была без окон, почти пустой. Прошла минута, другая… Стало нервно и неуверенно. Унылая обстановка навевала мрачные мысли. Выйдет ли?.. Из коридора, куда ушел служитель, доносился слитный говор. Лех тихонько встал, вытянул шею. Казалось, будто он слышит свое имя.
Увидев раскрытую дверь, он подошел к ней.
Помещение было полно мужчин. Некоторых Лех узнал со спины. Уинфред Оппер, молодой Руди из директората «Бернхейма». Все стояли, сгрудившись вокруг стола, за которым сидел сам Пмоис, руководитель «Доступного искусства».
– Как вы его позвали? – спрашивал кто-то у щуплого служителя.
Тот пожал плечами. Черную фуражку он мял в руке.
– Мне же сказали, в пятнадцатом ряду.
– Вам сказали, слева в пятнадцатом. Надо было вызвать Макгиннеса, а не этого.
– Лех конченый человек, – сказал вдруг Оппер, и это прозвучало неожиданно громко. – Целиком живет на «усилителях». Ему их никогда не бросить.
У Леха разом вспотели ладони. «О господи! – с отчаянием подумал он. – А ты-то на чем живешь? А другие, за
